долго может вопить малыш, нам не очень хотелось его оставить. Даже Ноэль признался, что подобные вопли далеко выходят за рамки всех прежних его представлений о маленьких детях.

По мнению Доры, высокородный скандалил просто из-за того, что ему пришло время спать, однако её объяснение мало нас успокоило. Раз в день-то он точно всегда будет сонный, а может быть, даже и чаще, подумали мы.

– Ну и что ты имела в виду? – спросил дядя Альберта. – Показывайте свою находку. Неужто поймали дикого зверя?

– Пойдёмте, и сами увидите, – ответила Дора, и мы привели его в нашу спальню.

Элис с какой-то глупой гордостью отогнула край Дориной нижней фланелевой юбки, и взорам вошедших предстал юный наследник высоких титулов, розово-толстощёкий и безмятежно спящий.

– Забодай меня стадо коз! Да ведь это ребёнок! – вскричал дядя Альберта. К этому выражению он прибегает, когда потрясён, но не сердится. – Где вы?.. Ладно. Это сейчас не имеет значения. Позже обсудим.

Он вылетел вихрем из комнаты и, вскочив на велосипед, умчался.

А вскоре мы увидели, как он возвращается вместе с расстроенным всадником.

Этому самому всаднику ребёнок и принадлежал. Никакой это был не титулованный малыш. Всадник снимал с женой и маленьким сыном жильё на мельнице, и они наняли няней девушку из деревни. Она, по её словам, оставила малыша всего лишь на пять минут, чтобы поговорить со своим возлюбленным, который работал садовником в Красном доме. Но мы-то знали: малыш оставался один не меньше часа, а может, даже и двух.

Никогда прежде не встречал такого счастливого человека, как этот ещё недавно расстроенный всадник.

Начались расспросы, и мы объяснили, почему нам показалось, будто малыш украден цыганами. А ещё недавно расстроенный всадник обнимал малыша и даже сказал нам «спасибо».

Но после его ухода нам всё же была прочитана краткая лекция о том, что не надо вмешиваться не в свои дела. Дора до сих пор считает, что была совершенно права, а Освальд и остальные сошлись в диаметрально противоположном мнении: лучше уж всю оставшуюся жизнь никогда больше не вмешиваться ни в одно не своё дело, чем битый час заниматься ребёнком.

Если вам никогда не приходилось сталкиваться с малышами, которые бьются в припадке сонливости, вы даже представить себе не сможете, каковы их крики. Ну а те, кому приходилось, легко поймут, почему мы совсем не расстроились, когда выяснилось, что усыновлять нам некого.

По мнению Освальда, эту историю непременно следовало отразить в «Книге золотых деяний». И конечно же, написав о его личном вкладе, нельзя было проигнорировать великодушие Доры, готовой к усыновлению несчастного брошенного ребёнка. Ну и, естественно, Освальд не собирался, просто не мог обойти молчанием, что именно благодаря ему ребёнок уснул.

А теперь на минутку представьте себе, сколь ужасна жизнь расстроенного всадника и его супруги, особенно после того, как они уволили няню!

И Освальд решил, что если когда-нибудь женится (а, полагаю, этого ему когда-нибудь не избежать), то наймёт к каждому своему отпрыску по девять нянь, ибо восьми явно недостаточно. Сами пробовали, знаем. Во всяком случае, для того карапуза, который оказался не таким уж высокородным, усилий нас, восьмерых, определённо не хватило.

Глава 9

Лисья охота

Вы не можете знать всего на свете, тем более знать то, о чём вам никто никогда не рассказывал. Это безнадёжно. Если бы мы росли в сельской местности, то, конечно, знали бы, чего там не делают. Например, не охотятся на лис в августе. Однако и самому пытливому юному уму с Льюишэм-роуд невдомёк, что для охоты на лис существуют строго определённые сроки.

Некоторые проступки кошмарны настолько, что ужасает сама мысль о них. А представить себе, что в чьих-то глазах вы способны на подобное безобразие, и вовсе невыносимо. Вот поэтому я с полной уверенностью и решимостью заявляю: никто из нас не застрелил бы лису, даже во имя спасения собственных жизней.

Нет, ну конечно, пещерный житель, вынужденный защищать нежные создания от стаи кровожадных лис, под это правило не подпадает. Заботиться о безопасности слабого пола и быть ему надёжной защитой – святая мужская обязанность, хотя, вообще говоря, слабый пол и сам неплохо о себе заботится. Но, как говорит дядя Альберта, таковы правила игры, которым мы, мужчины, обязаны соответствовать и, если необходимо, биться за честь, здоровье и жизнь прекрасной половины человечества до последнего вздоха.

Тут уместно припомнить стихи, которые знает Денни:

       Мелочь приводит пружину в движенье

И разрастается до оскорбленья.

Листика три полевого цветка

Сводят в смертельном сраженье войска[63].

Это к тому, говорит он, что все великие потрясения в мире происходили и происходят по трём причинам, составляющим триединство, вроде трилистника клевера, и сами по себе эти причины вроде бы совершенно безобидны. Трилистник – символ тройственности причин.

К приключению, о котором сейчас будет рассказано, тоже привели три причины. Первая из них – приезд за город индийского дяди, которому захотелось с нами увидеться. Вторая – зуб Денни. А третья – всего лишь наше желание отправиться на охоту. Прибавьте её к предыдущим двум, и выйдет как раз то самое классическое триединство. И главное, сами-то по себе все эти причины были совершенно безобидны.

Прибытие дяди мы расценили как очень важный для нас комплимент. И не Освальд сказал, а Дора, что теперь можно не сомневаться: дядя по нам скучал, скучал и наконец почувствовал, что больше не может жить без лицезрения своих дорогих, то есть нас.

Так или иначе, уж не знаю, но нагрянул он внезапно, без предупреждения, – одна из немногих плохих привычек этого замечательного индийца, которая уже не раз приводила ко всяческим неприятностям, как, например, когда мы играли в джунгли.

В тот день, однако, всё было хорошо. Перед его приездом нас одолела скука и никому не удавалось придумать хоть что-нибудь интересное. Большая удача, что он появился во время обеда, перед которым мы вымыли руки и лица и были чистыми (разумеется, по сравнению с обычным нашим состоянием).

Обед как раз начинался. Дядя Альберта пронзил ножом горячее сердце мясного пирога, когда мы услышали шум колёс и возле калитки остановился наёмный экипаж со станции, в котором сидел очень прямо, положив на колени руки, наш обожаемый индийский родственник.

Выглядел он весьма представительно. В петлице его красовалась роза. Ничего похожего на те времена, когда он охотился в нашей компании на «дикого вепря», с победными кличами вонзая вилку в пудинг